вы знали. Но вам посчастливилось, если можно назвать счастьем такой печальный факт, как умопомешательство… Об этом выходе никто из нас не подумал.
– Я сам изобрел его! Я свел себя с ума сознательно и методично. Сейчас расскажу, как это происходило.
Он с ужасом ожидал пыток. Смерть была бы куда лучше, но он понимал, что за ним наблюдают, старинные способы самоумерщвления – ножи, петля, отказ от пищи, перегрызенные вены, – весь этот примитив здесь не действовал. И тогда он решил вывести из строя свой мозг.
– Нет, не разбить голову, а перепутать связи в мозгу, так сказать – перемонтироваться. Конечно, мозг – конструкция многообразная, нарушение его схемы на каком-то участке еще не вызывает общей потери сознания, но все-таки вариантов неразберихи несравненно больше, чем схем сознания, и на этом я построил свой план.
– Так появился серенький козлик?
– Именно так, Эли. Я выбрал козлика еще и потому, что разрушители наверняка не видели этого животного и понятия не имели о сказочке со старухой и волком. А я думал о козлике наяву и во сне, видел только его… Что бы ни происходило, на еду, на угрозы, на страх, на разговоры – на все я отвечал одной мыслью, одной картиной: козлик, серенький козлик… Я перевел весь мозг на козлика! И мало-помалу существо с рогами и копытцами угнездилось в каждой мозговой клетке, отменило все иные картины, кроме себя, всякую иную информацию, кроме того, что оно – серенький козлик. Я провалился в умственную пустоту, из которой вывели меня уже вы!
– Как ты мучился, Андре! – прошептал Лусин. В голосе его слышались слезы. – Такие страдания!..
– Какая сила воли, Андре! – сказал Ромеро. – Что вы изобретательны, мы знали, но, признаюсь, не ожидал, что вы способны так воздействовать на себя!
Я задумался. Андре сказал с упреком:
– Ты не слушаешь нас, Эли!
– Прости. Я размышлял об одной трудной проблеме.
– Какой проблеме?
– Видишь ли, у нас выведена из строя МУМ. И вывели ее примерно твоим способом – перепутали схемы внутренних связей.
– Свели машину с ума? Забавно! А схема запутывания схемы есть?
– Боюсь, что нет. Все совершалось аварийно. Возможно, кое-что из своих команд Осима и Камагин запомнили.
– Можно подумать, – сказал Андре, зевая. – МУМ, конечно, не сложнее человеческого мозга.
– Не вздремнуть ли? – предложил Ромеро. – Все мы устали, а завтрашний день обещает быть тоже нелегким.
Ромеро, Андре и Лусин расположились неподалеку, и скоро до нас донеслось их сонное дыхание.
Я лежал и думал об Астре. Все утро я нес его на руках, и он был со мной, а потом шел бой, после боя меня отвлекли разговоры с разрушителями и Андре – и я не вспоминал Астра. А сейчас он стоял передо мной, и я разговаривал с ним. Он жалел меня. Отец, говорил он, нам просто не повезло, вот почему я и умер. Да, нам не повезло, соглашался я, вот видишь, мы победили врагов, и гравитация ослабела, как сегодня лихо летали ангелы, что бы тебе стоило подождать день-другой – и ты бы остался жив! Я не сумел, оправдывался он, не сердись, отец, я не сумел – и это не поправишь! Это не поправишь, сынок, говорил я, это уже не поправишь!
Так я лежал, мысленно беседуя с сыном, пока меня вдруг не толкнула Мери. Я приподнялся. Она сидела рядом.
– Перестань! – сказала она с рыданием. – Нельзя так терзать себя.
– С чего ты взяла! Просто я думаю…
– Спи! Обними меня и спи! Это безжалостно так… пойми!.. Я ведь тоже ни о чем другом думать не могу…
Я обнял ее. Она прижалась ко мне, и вскоре я услышал, как она опять молча плачет. Я тихо гладил ее волосы. Она заснула внезапно, не то на полувсхлипе, не то на полустоне. Я подождал, пока сон не стал крепким, осторожно вытер мокрые щеки и положил ее голову себе на грудь – так ей было удобнее, чем на свинце.
Проснулся я, когда звезда выкатилась из-за горизонта.
– Колонны готовы к выступлению, адмирал, – доложил Осима.
– Пленные головоглазы по-прежнему видят во мне начальника, Эли, – сообщил Орлан. – Держать их под охраной не нужно, они пойдут отдельным отрядом.
А Гиг шумно захохотал всем туловищем. Жизнерадостности у этого скелета хватило бы на дюжину людей.
– У невидимок – торжество! Кто сражался вчера против, сегодня будет сражаться за. За меня, своего любимого вождя, пойдут в огонь. Но ты понимаешь, Эли, раз нам разрешено снять невидимость и спуститься на грунт… Идти третьей колонной, за людьми и ангелами, как велел Осима, – это не для невидимок, нет, это не для нас!
Я поставил отряд невидимок впереди всех. Гиг отправился строить своих в дорогу и так лихо гремел скелетом, что люди и ангелы вздрагивали, а пегасы злобно ржали. Только флегматичные драконы держались спокойно, когда Гиг шагал мимо.
– Я положила Астра в авиетку, – сказала Мери. – Больше не будем нести его на руках.
– Тебе тоже нужно бы сесть в авиетку.
Она с усилием улыбнулась:
– Разве ты забыл приказ адмирала? Я вынесу все, что вынесешь ты.
13
Уже не только в бинокль, но и невооруженным глазом была видна Станция – один не то купол, не то просто холм, а неподалеку три возвышения поменьше. Некоторые крепости на Земле, с их фортами, бойницами и орудиями, выглядели внушительнее.
Мы лежали на вершине свинцовой скалы, и я сказал об этом Ромеро, который приполз сюда вместе со мной.
– Я позволю себе сказать, любезный адмирал, – возразил он педантично, – что самая мощная из человеческих крепостей не разнесла бы и обыкновенной каменной горушки, а это невзрачное сооружение свивает в клубок мировое пространство.
Станцию открыл Лусин, вылетевший в разведку на Громовержце, У Лусина хватило осторожности повернуть назад, чуть он завидел невысокие купола.
Все мы понимали, что осторожность его примитивна. Сооружения такой сложности, как эти космические заводы, меняющие структуру пространства, не могли не иметь и совершеннейших методов защиты. Любой человеческий звездолет локирует в миллионе километров простую тарелку, посты наблюдения на Станции Метрики не могли быть хуже наших локаторов.
Мы вернулись в лагерь, раположенный в десяти километрах от Станции.
– Пустота! – сказал Осима. – Ни мы никого не увидели, ни нас никто не открыл.
– От нас не собирались защищаться, только поэтому мы не открыты. Значит ли это, что к нам относятся как к друзьям? Может, на Станции все давно погибло – нет ни живых существ, ни работоспособных автоматов?
– Впечатление такое, что Станция покинута, – подтвердил Камагин. – Я бы рискнул